Бесплодные земли - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Однако важнейшим по-прежнему оставался тот урок, что всегда был самым важным: как стрелять и неизменно попадать в цель. Как убивать.

По краю поляны неровным полукругом выстроились темные душистые ели. Южнее земля внезапно обрывалась и круто уходила на триста футов вниз рядами осыпающихся сланцевых карнизов и разломами утесов, подобными маршу исполинской лестницы. Посреди поляны бежал вытекающий из чащи чистый прозрачный ручей; он журчал по глубокому руслу, прорытому в ноздреватой земле и рыхлом крошащемся камне, чтобы затем хлынуть по колючему от острых каменных осколков скальному ложу, отлого нисходящему к обрыву.

Вода падала по этим ступеням каскадами, образуя множество красивых дрожащих радуг. За краем обрыва лежала великолепная глубокая долина, тесно заросшая все теми же елями; лишь несколько огромных старых вязов заартачились и не позволили себя выжить. Эти последние возвышались над темной хвоей, красуясь пышными, сочно-зелеными кронами, – деревья, состарившиеся, быть может, еще до того, как родной край Роланда вступил в пору юности; никаких признаков того, что долине случалось гореть, стрелок не замечал, хотя полагал, что вязы нет-нет да и притягивали молнию-другую. И что молнии были не единственной опасностью. Когда-то давным-давно в лесу жили люди – за минувшие недели Роланд несколько раз натыкался на следы их пребывания. Артефакты (артефакт – след материальной культуры древнего человека) эти по большей части были примитивны, но среди них попадались черепки глиняной посуды, какую можно было изготовить только на огне. А огонь – штука злобная, с восторгом ускользающая из рук, давших ей жизнь.

Над этим, словно взятым из детской книжки, пейзажем возносился свод безупречно синего неба, в котором несколькими милями дальше, крича хриплыми старческими голосами, кружили вороны. Казалось, их снедает тревога, точно надвигалась гроза. Роланд потянул носом, но дождем и не пахло.

Слева от ручья лежал валун. На нем Роланд разложил шесть обломков камня. Все они были густо испещрены вкраплениями слюды и в теплом послеполуденном свете блестели, как отшлифованные стекла.

– Последняя возможность, – сказал стрелок. – Если кобура неудобна, пусть хоть самую малость, скажи сейчас. Мы пришли сюда не затем, чтоб зря переводить патроны.

Вскинув бровь, Сюзанна сардонически взглянула на него, и на миг Роланд разглядел в ее глазах Детту Уокер. Так порой в пасмурный день сверкнет на стальном бруске солнечный луч.

– А что бы ты сделал, если б она быланеудобная, но я не сказала бы тебе об этом? Если бы я все шесть этих крохотных фиговинок услала в белый свет как в копеечку? Дал бы мне по темечку, как тот старикан, ваш учитель?

Стрелок улыбнулся. В последние пять недель он улыбался чаще, чем в пять последних лет.

– Этого я сделать не могу, ты же знаешь. Во-первых, мы были детьми – детьми, еще не прошедшими обряда посвящения в мужчины. Дать оплеуху в наказание дитяти можно, но…

– В моем мире приличные люди не одобряют, когда милых крошек угощают колотушками, – сухо сообщила Сюзанна.

Роланд пожал плечами. Ему было трудно представить себе подобный мир – разве не говорилось в Великой Книге: "Кто щадит дитя, тот его губит"? – но он не думал, что Сюзанна лжет.

– Ваш мир не сдвигался с места, – сказал он. – Там многое по-другому. Согласись, я видел это своими глазами.

– Наверное.

– Во всяком случае, вы с Эдди – не дети. Было бы неверно обращаться с вами, как с детьми. Если и требовались испытания, вы оба их выдержали.

Роланд, хотя и ничего не сказал Сюзанне, думал о том, чем завершилось их приключение на морском берегу – Сюзанна тогда ко всем чертям разнесла трех неуклюжих омароподобных тварей раньше, чем те успели ободрать его и Эдди до костей. Он заметил ее ответную улыбку и подумал, что, пожалуй, она вспомнила о том же.

– Ну, так что ты собираешься делать, если я промажу?

– Посмотрю на тебя. Думаю, этого будет довольно.

Сюзанна задумалась, потом кивнула.

– Пожалуй.

Она снова проверила револьверный ремень. Он шел через грудь, почти как ремень кобуры скрытого ношения (приспособления, которое Роланд мысленно называл "докерской лямкой"), и выглядел довольно немудрено, но на то, чтобы должным образом довести эту портупею до ума, потребовалась не одна неделя проб и ошибок и основательная подгонка. Ремень и револьвер (его источенная временем сандаловая рукоять сторожко торчала из допотопной промасленной кобуры) в свое время принадлежали стрелку; кобура тогда висела у его правого бедра. В последние пять недель немало времени у Роланда ушло на то, чтобы понять: больше ей там не висеть никогда. Спасибо чудовищным омарам, теперь он окончательно и бесповоротно стал левшой.

– Ну так как? – снова спросил он.

На этот раз Сюзанна рассмеялась.

– Роланд, удобней это старье уже никогда не будет. Ладно. Ты хочешь, чтобы я стреляла, или будем просто сидеть и слушать вороний концерт?

Он почувствовал, как под кожей у него закопошились крохотные колкие пальчики напряжения, и подумал, что в подобные минуты, вероятно, даже внешне угрюмый, неприветливый и деланно-грозный Корт ощущал нечто весьма схожее. Роланду хотелось, чтобы Сюзанна стреляла хорошо… ему нужнобыло, чтобы она хорошо стреляла. Однако показывать, как сильно он этого хочет, как остро в этом нуждается, было нельзя; это могло бы привести к катастрофе.

– Еще раз скажи мне свой урок, Сюзанна.

Та вздохнула в притворном раздражении… но заговорила, и тогда ее улыбка растаяла, а красивое темное лицо стало серьезным. И вновь стрелок услышал, как с губ Сюзанны, обретая в ее устах новизну, слетают старые вопросы и ответы. Как естественно они звучали… и вместе с тем – как странно и страшно: